И надо ж было такому случиться, что поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, «два почтенных мужа, честь и украшение Миргорода» – а поссорившись, попали неосторожно под кончик злого и поэтичного пера Николая Васильевича! И надо ж было такому случиться, что два заслуженных артиста России – Всеволод Чубенко и Олег Емельянов («Свой театр», Вологда), дружащие уже давно и так же давно мечтающие о совместном проекте, решили примерить на себя два эти, наверное, действительно вечных образа. А еще надо было случиться Третьему международному фестивалю камерных и моноспектаклей LUDI, чтобы жители нашего города смогли увидеть, что из всего этого вышло, – и получить от просмотра огромное удовольствие.
    Чубенко и Емельянов выступили в спектакле «Ссора» не только в двух главных и всех второстепенных ролях, но и в качестве режиссеров-постановщиков, художников и сценографов. При этом детище свое они заявили как дуэт-фантазию. То есть, проще говоря, обеспечили себе карт-бланш на любые придумки, аллюзии и изыски – фантазия же! И правда, придумок в спектакле оказалось предостаточно. Но был это все-таки именно Гоголь: постановка получилась сатиричной, даже гротескной – и одновременно очень трогательной, с той самой смесью смешного и грустного, которая так и поет со страниц повестей, романов и поэм великого писателя.
    …Послышалась негромкая, не лишенная приятной унылости украинская мелодия. Вошли к себе в кабинет два сослуживца. Сняли пиджаки, сели за общий стол, надели специальные нарукавники – и по официальным каким-то бумагам, словно опись, принялись читать вкуснейший гоголевский текст: каков человек Иван Иванович (Всеволод Чубенко), да каков Иван Никифорович (Олег Емельянов), да о домах их, до о прочем имуществе… Постепенно разошлись, заговорили, перебивая друг друга, стали припоминать разные смешные случаи… И как-то почти без перехода перескочили – хочется сказать, в шкуры – в жилеты своих персонажей. И как-то тоже сразу совершилась эта судьбоносная ссора. Вот, кажется, готовы два приятеля славно провести время: и «писню гарну заспивают», и беседу ни о чем заводят. Но уже маячит на бельевой веревке за их спинами яблоко раздора в виде ружья Ивана Никифоровича… И «писня» скоро станет звучать совсем не в лад, и вместе с литавровым «бомом» обрушится на голову бедного Ивана Ивановича страшное слово (кстати, в этот момент он станет удивительно похож именно на обиженного, рассерженного гусака)…
    И снова появятся на сцене, то давясь от смеха, то, наоборот, пригорюниваясь, чиновники-рассказчики. А следом за ними в головной повязке и при одном каблуке, невероятно подчеркнутой походкой «от бедра» выплывет злокозненная Агафья Федосеевна (Чубенко), усядется за свой стол местный судья, до крайности услужливый заика Демьян Демьянович (Емельянов), придет к Ивану Ивановичу побеседовать о проступке его бурой свиньи домашний такой чинуша-городничий Петр Федорович (он же)… Феерически меняя манеру поведения, интонацию, осанку, Всеволод Чубенко превратится в поразительно гнусное, в темных очечках, с растянутой до ушей улыбочкой существо, накропавшее от имени Ивана Никифоровича жалобу в палату – и ну о-о-очень маленького человечка на вечных посылках Антоном Прокофьевичем… А то сделаются оба вологжанина половыми, восторженно рассказывающими зрителям о губернаторской ассамблее и провожающими взглядами дефилирующих по залу дам. И будет это настоящий пир типажей, воплощенных с такой достоверностью, что останется только удивляться уровню технического мастерства артистов, их создавших.
    Столько слов об актерском мастерстве исполнителей сказано недаром. Поневоле сделаешь на нем акцент – ведь на протяжении всего спектакля Чубенко и Емельянов пользуются минимумом сценографичесих выразительных средств. Стол – отличный символ «нашего доброго судопроизводства», да, впрочем, и нашей монотонной (как ни крути) жизни, два стула, развешанные на бельевой веревке листы бумаги с названьями вещей Ивана Никифоровича (в том числе и злополучного ружья), несколько папок с бумагами – вот, пожалуй, и весь необходимый артистам реквизит. Наступает по ходу действия день – зажигаются желтые осветительные приборы, приходит ночь – синие. А существуют в этом скромном обрамлении настоящие, хоть и совсем невеликие, люди. Которых, несмотря на всю их «невеликость», хочется запомнить…
    …Когда настанет время той самой ассамблеи – уж как славно попытаются помириться два приятеля! Оба подвязанные обеденными салфетками, подталкиваемые друг к другу доброжелательными миргородцами, – как по-детски будут они дуться и отворачивать головы, в то время как рука одного уже искательно станет нащупывать руку второго! Но грянет опять «богомерзкое» слово – и уже ничто не сможет вернуть былой гармонии… Возникнут, каждый в луче света, перед нашими глазами постаревшие Иван Иванович с Иваном Никифоровичем. Заиграет вновь широкая, как сама земля, грустная мелодия. Темпоритм спектакля, постепенно замедлявшийся со второй его половины (будто чье-то сердце билось все тише, глуше), наконец замрет совсем. Явятся чиновники-рассказчики, засупонятся в свои пиджаки, «Скучно жить на этом свете, господа!» – и разойдутся в разные стороны. Но скучно не станет. Станет очень больно от того, что ничего не меняется ни под желтым солнцем, ни под синей луной, что так же могут люди годами жить разрушающими их чувствами, что цели их глупы, а жизнь уныла и в лучшем случае достойна пера сатирика, но уж никак не создателя героического эпоса или романтической поэмы…
    Феерия закончится. Начнется просто жизнь.



ЮЛИЯ АСТРАХАН.