«Орловский комсомолец», 24 октября 2009г., №102


ПРО АД СНАРУЖИ И ВНУТРИ


    Испанская газета «Mundo» назвала его «мачо» и «45 килограммов оптимизма». Он потерял мать, а потом нашел; он прошел мясорубку советских детдомов и домов престарелых; у него было две жены, растут две дочери; он пишет книги и статьи, говорит на нескольких языках. У него – ДЦП, детский церебральный паралич. Что это такое, по-настоящему знают только те, кто знает не понаслышке.
    Теперь это знание доступно и зрителям театра «Свободное пространство», в котором Геннадий Тростянецкий поставил спектакль по книге Рубена Давида Гонсалеса Гальего «Белое на черном».
    Сам автор так сказал про книгу: «Я должен избавиться от ада в себе».
    Да, когда кто-то избавляется от «ада в себе», это с большой натяжкой можно назвать оптимизмом. Поскольку у него работает нормальный инстинкт самосохранения, его не слишком-то волнует, как это будет воспринято окружающими. Все эти костыли, коляски, безрукие и безногие инвалиды, полудебильные дети и дебильные (за редким исключением – только слепой учитель музыки!) учителя, бешеные няньки и «мордой в дерьмо» – к чему все? Чего из существующего на грани выживания мы не знаем? Разве мы этого не проходили в школе жизни? Разве мы приезжие в своей стране?
    – Это очищает, – говорит Геннадий Тростянецкий. – И позволяет обратить внимание на собственную жизнь: а как живу я? Вызвать сострадание – самое сложное. Поэтому я и работаю с душой человека, с подсознанием, чтобы он проник в тонкости такого понятия как жизнь.
    Зрители, с подсознанием которых поработали, – и текст, и актерское мастерство, и дух режиссера, и эффект присутствия – уходили несколько пристукнутыми. Не было слышно шуток, не обсуждались вслух планы будущего дня.
    – Иногда надо остановиться, чтобы сказать что-то очень важное, – говорит студентка ОрелГТУ Малыхина Юля. – У меня бабушка парализована, я знаю, что это такое, и жаль, что редко мы об этом вспоминаем. Очень сильный спектакль, особенно то, что в конце сказала няня, – такие яркие фразы!
    – Все гораздо страшнее, – почти шепотом говорит Лариса Исакова, мама Артема Исакова, исполнителя главной роли Рубена Гальего. У нее круги под глазами и печаль в глазах. Ее ребенок только что два часа двадцать минут без антракта выступал в такой роли, которой бы в жизни она не пожелала никому. Я ее понимаю.
    А сам Артем? Каковы его ощущения?
    – Самое главное – все в книге и спектакле сильно задевает тебя самого. Расставания, смерть близких что-то в тебе меняет, что-то оставляет неизменным. Если говорить обо мне, то я не только больше узнал о той эпохе и событиях, я конкретизировал свое отношение к этому. Все отпечаталось на сердце.
    Возможность выживания есть у каждого. Как ни парадоксально, жесткие условия существования открывают в человеческом существе потрясающие резервы, так что, по сути, не беря греха на душу, можно предположить, что родись у дочери главы компартии Испании нормальный ребенок, вполне вероятно, мы бы ничего о нем не узнали.
    И еще, простите, штрих совершенно очевидный: в книге Рубена сделана ставка на разоблачение советской действительности. В случае, если бы мне спектакль не понравился, я бы сказала, что там сплошная «чернуха». Однако, название говорит об обратном – «Белое на черном». Так и хочется увидеть позитив.
    И, поверьте, он заключается не в последнем монологе нянечки, как всегда, просто и гениально сыгранном Еленой Крайней. Ее слова звучат слишком по-советски знакомо, словно написаны на транспаранте:
    – И кто, если не я, кто?!
    Словно разрешить общегосударственную проблему можно местечковым энтузиазмом! Человечностью – да! Но только вот взывать к состраданию и человечности тех, кто ее не утратил и никогда не потеряет, наивно. А вот те верхи, до которых в их вознесении на Олимп дух человечности просто не долетает, рассеивается по пути, останутся непоколебимо и невозмутимо рациональными.
    Но, оказывается, не услышав мнения самого автора по поводу черного и белого, можно впасть в заблуждение относительно того, что на черном фоне белое выступает как нечто позитивное. Напротив! Рубен Гальего говорит, что не любит белый за его «бессилие и обреченность». Зато он любит черный, потому что, по его мнению, он символизирует борьбу и надежду.
    Знаменательно то, что декорации спектакля представлены полом и стеной из белой плитки, каждая из которых наводит на мысль об отдельно прожитой и по-своему чистой судьбе. Но кругом, в соответствии со словами Рубена о белом цвете, царят бессилие и обреченность. Главный герой, прошедший – вернее, проползший на локтях – весь мрак «заботы о детях», любит черный цвет, потому что в нем можно спрятаться. И он, можно с уверенностью сказать, не подозревает, что черный в психологии – это протест против ситуации, крайний субъективизм и агрессивность.
    И что? Именно такие качества позволили выжить ребенку с ДЦП? Я полагаю, не только. Тот факт, что его письмо было получено председателем Международного Красного Креста, что он побывал в Америке, а потом в Чехословакии встретил свою мать Аурору, переехал в Испанию, наверное, свидетельствует не только об интеллекте и намерении жить. Скорее, о том, что он все-таки не был рядовым советским ребенком, которые, по утверждению директора детдома, «не протянут и месяца в таких условиях».
    Тем не менее, отдельно хочется сказать о прекрасной работе молодых актеров, для которых эпоха Брежнева – только слова. Они сумели передать механистичность и кукольную заторможенность марионеток, вершащих судьбы простых людей. Именно они, по версии Тростянецкого, и лепили из родившихся недочеловеков. Удачная метафора: когда Аурора рожает двойню в присутствии Политбюро, то на свет появляются два куска теста, один из которых (не кондиция!) отбрасывается в сторону, а из второго дяди в пиджаках и с орденами лепят то, от чего потом шарахаются сами. Уродца. Которому предстоит стать Человеком. Но своими собственными усилиями, не «благодаря», а «вопреки».
    Или быть перемолотым Системой в пыль.
    – Пиши: мама, я балдею от перловки! – смеются воспитанники детдома.
    – А твоя мать – сука! – кричит Рубену нянька, в роли которой блестяще выступила Маргарита Рыжикова.
    И слово «Сука!», написанное красной краской, появляется на ослепительно белой кафельной стене и фонит весь спектакль. Наверное, для того, чтобы каждый увидел, что это ругательство относится не только к матери, но и к жизни в целом, и к стране, бросившей своих же, беспомощных детей, поставившей крест на Человеке.
    Весь спектакль проходит в сопровождении клоуна – рыжего, яркого (Алексей Карза), солнечного. Радость – только посмеяться над происходящим? Или это смех сквозь слезы? И когда клоун начинает читать по-немецки, ты понимаешь: концлагерь.
    И вообще, не до смеха тому, кто и для врачей, и для здоровых студентов, и для нянек – чаще всего не субъект, а объект, да и объект-то почти нереальный – так, мебель! Именно поэтому (тоже удачная находка режиссера) столь парадоксально звучит жуткая песня «Никогда» на мотив колыбельной Гершвина «Summertime».
    В книге в главе «Никогда» Рубен говорит о том, что никогда не взойдет на Эверест, никогда не спустится в Мариинскую впадину, никогда не сможет переплыть Ла-Манш, и к космос его не возьмут…
    Тогда чем каждый из нас от него отличается? Мы тоже – никогда… У каждого из нас – свое «никогда», и не стоит именно из этого делать трагедию.
    А ее и нет, трагедии, есть только Путь, избранный человеком.
    – Я пишу о добре, победе, радости и любви, – говорит Рубен Гальего в предисловии к своей книге. – Я пишу о силе. Каждый мой рассказ – о победе.
    Спектакль представляет немного иной ракурс. Когда один из ребят детдома, Серега, своей свинцовой отливкой ломает ногу здоровому парню, то голос безногого звучит… радостно:
    – А ногу-то я ему поломал!
    Повод ли это к радости? Или именно так надо «выдавливать из себя раба»?
    Угнетающие истории дома престарелых, монологи скорби… И опять: разве никто этого не знает? Что старики там гниют заживо? А мы сами?
    И все-таки, пожалуй, позитивное в спектакле встречается. Например, любовь, дружба, поддержка. И апофеозом – вопль одного из героев, Сашки:
    – Не должно быть детских домов!!!
    Но это снова – вопль в пустоту.
    И в финале опускается задник, полностью увешанный письмами детей.
    Нашими с вами письмами, не полученными никем. Никогда.
    Мы уходим.
    С чем? Прислушайтесь к самому себе, поймите сами всю гамму и разнообразие ощущений, возникающих после спектакля. После проблемы, которой у вас, возможно не было и не будет. Никогда.

    ЛЮДМИЛА НАЗАРОВА