Берлинский актер из России румынского происхождения играл японскую классику.
     Как человеку нестандартному ужиться в “нормальном” социуме - на фестивале “LUDI” об этом рассказал берлинский театр “Русская сцена” в моноспектакле “Исповедь маски” по одноименному роману выдающегося японского писателя Юкио Мисимы (режиссер-постановщик - Инна Соколова-Гордон).
     80 минут на сцене находился один человек – это актер Андрэ Машой. С легким румынским акцентом актер рассказал и прожил на сцене целую человеческую жизнь. Он вспомнил ее с самого рождения, с лучика солнца на тазике для купания. Каждый сидящий в зале, слушая монологи героя и, сжавшись в комок, понимал, что это про него.
     Вот он школьный медосмотр, ты смущенно озираешься, испытываешь унизительное смущение (герой почти обнажившись, прикрывается белым чемоданом). Вот мальчик обряжается в мамино кимоно, представляя себя великим артистом – Андрэ Машой в белой маске, в ярко-красном кимоно с веерами в руках с кошачьей пластикой танцует танец гейши. Вот он расказывает, как несется на велосипеде с любимой девочкой: в это время во всю ширину сцены он раскачивается на качелях , облаченный в прозрачный розовый шифон (“проскакал на розовом коне”).
     Мальчик с самого рождения чувствует не таким как все. Из-за этого он ощущает себя ущербным. Замкнутый мир героя показан в мистическом японском танце (герой укрывается с головой белой простыней, а поверху надевает маску, белое привидение освещено синим, мертвенным цветом). Его неумение найти контакт с людьми показано в сцене с белыми рубашками, развешенными на веревке: он пытается “развязать” реальные проблемы в общении, завязывая рукава в разные узлы. Но, есть у подростка и радости жизни: это первый снег (Андрэ Машой движется по сцене со специальной пушкой из которой пушистыми струями несется искуственный снег), яркая осень (из белого чемодана появляется ворох желтых листьев). Только эти радости – не в мире людей: в социуме герой вынужден носить маску “как все”.
     Герой исповедуется перед зрителями. Он не хочет признать себя ущербным и начинает работать над собой: к примеру, чтобы научиться смотреть людям прямо в глаза, мальчик ездит в электричке и... строит всем злобные мины.
     С возрастом герой смелеет – тело актера выдает трюки все виртуозней и виртуозней. Его блестящие мышцы лоснятся под софитами, словно тело сильной пантеры.
     Однако, в лучших традициях экзистенциализма герой не в силах вынести “холода” жизни - он уходит красиво, по-японски: харакири (через 20 лет автор романа повторит поступок своего персонажа). Главное, чтобы “никто не заметил, как побледнело его лицо”...
     После спектакля корреспонденту “ОП” удалось побеседовать с блистательным немецко-румынско-русским актером Андрэ Машоем. Актер признался, что спектакль в Орле стал для него одним из лучших.
     - Андрэ, расскажите о своем необычном акценте!
     - Я всегда работал на своем родном языке - это румынский язык. Даже когда работал в Кишиневе после окончания Щукинского училища. Но сложилось так, что шесть лет тому назад я уехал в Германию: у меня мама – немка. В Берлине мы случайно познакомились с замечательным режиссером Инной Гордон. Она меня пригласила на роль... Ивана-дурака! Тогда я думал: как я, какой-то румын буду играть Ивана-дурака! Ну смешно! Но, получилось неплохо. Я до сих пор не владею немецким языком. А когда говорю по-русски, у меня твердый румынский акцент. Но это не помешало мне получить с этим спектаклем премию международного фестиваля в Москве, который проходил в 2010 году.
     - Роль в спектакле “Исповедь маски” – тяжелая. И в психологическом, и в физическом смыслах. Как шла работа над спектаклем?
     - Я обожаю пластический театр. Когда слово усиливается движением. Ведь театр - ничто иное, как архитектура в движении. И люди это чувствуют. Даже в Арабских Эмиратах, когда мы играли этот спектакль, все арабы в зале замерли. На других спектаклях, которые проходят на их родном языке, арабы во время спектакля ходили, разговаривали по телефону. На нашем спектакле они сели, замерев в одной позе, хотя языка совсем не понимают. Поначалу я отказался от этой роли. Я сказал Инне, что меня такая деликатная японская тема не интересует. Но Инна смогла меня убедить, что это будет спектакль о человеке. Человеке смелом, искреннем. Смелом настолько, чтобы признаться в том, что все люди скрывают, и всю жизнь с этим живут и мучаются. Меня очень вдохновила автобиография самого Мисимы. А роман “Исповедь маски” как известно, автобиографичен. Это человек, который до 45 лет написал более 40 романов, играл на сцене, снимал фильмы, поставил несколько пьес, семь раз обошел вокруг земли. Чего он только не успел в жизни! Он действительно был очень хрупким, и несколько раз чуть не подох, как выразился бы мой отец. Он стал заниматься культуризмом, стал закалять свое тело. Меня это настолько вдохновило, что сейчас я могу играть этот спектакль хоть каждый день.
     - А есть ли грань между красотой и эпатажем? Ведь в вашем спектакле много такого, что некоторые бы назвали это сюрром, эпатажем...
     - Меня эпатаж нисколько не трогает и не волнует. Я противник всего этого. Не люблю эпатажность, за это не люблю и нынешнее телевидение. Раньше приходили к популярности “через восхищение”, как сказал Жванецкий, а сегодня - через отвращение. Главное – красота. Когда мы говорим о японцах, мы не должны забывать, что Япония – это прежде всего традиция и красота. Красота слова, красота движения, красота поступка.....
     - Нынче вы играли перед маститыми театральными критиками. Чувствовалось какое-то особенное волнение?
     - Нет. Мне очень понравилась орловская сцена. Я видел вас всех, как на ладони. А для меня это очень важно, это придает силы. Мне некомфортно, когда я не вижу глаза зрителей. Я не могу понять, с кем я разговариваю.



МАРЬЯНА МИЩЕНКО.