ЭКЗАМЕН В АКАДЕМИИ СМЕХА


     Перед спектаклем нижегородского театра «Zooпарк» по пьесе Коки Митани «Академия смеха» настроение зрителей было неоднозначным. Одни рассчитывали попасть на традиционную комедию: несложный, но захватывающий сюжет, фейерверк шуток и положительных эмоций. Другие несколько подозрительно отнеслись к заглавию пьесы, положенной в основу постановки: настораживало слишком прямолинейное, слишком, может быть, многообещающее название. На поверку все и вправду оказалось отнюдь не так просто, как ожидалось.
     Уже началом своего спектакля режиссер Александр Сучков и исполнители ролей Олег Шапков и Лев Харламов поставили орловских зрителей в тупик. Утихли последние трели третьего звонка, вслед за ним в ожидании действия замолчали зрители, однако свет в зале не погасал, а спектакль, казалось, и не думал начинаться. Спустя несколько минут среди пришедших началось легкое волнение: никто не мог понять, что происходит. Однако оказалось, что напряженное ожидание – и есть начало спектакля. Вместе со зрителями, ожидавшими действия, ничуть не меньше переживал столь длинную паузу и герой Олега Шапкова – драматург, пришедший к военному цензору, дабы получить от него разрешение на постановку своей новой пьесы.
     После долгой, сводящей с ума паузы, на сцене появился Лев Харламов, исполняющий роль Цензора. Какой разительный контраст между этими героями увидели зрители уже с самых первых минут! Смущенный, перепуганный Автор, ерзающий на стуле и не знающий, куда себя деть, - и уверенный в себе Цензор, твердой, не знающей сомнений походкой входящий в кабинет под барабанную дробь. Два человека, два героя, два врага, которые, как покажет дальнейшее действие, не только бесконечно противостоят друг другу, но и учат друг друга видеть, чувствовать, жить…
     Но это потом, а пока Цензор решительно входит в кабинет и перемещает прожекторы, вызывая тем самым неудобство Автора – но ни единого протеста с его стороны. Теперь в свете прожекторов мы видим их обоих и поражаемся, сколь необычным предстал перед нами Лев Харламов. Он одет в строгий костюм и выглядит весьма солидно: длинный прямой пиджак, застегнутая под горло рубашка с высоким воротом, стянутые в короткий хвостик на затылке волосы. Ровным счетом ничего национально японского. И между тем я не преувеличу, если скажу, что перед нами – настоящий самурай! Такие чудеса перевоплощения творит мимика актера. Итак, войдя в свой кабинет, Цензор милостиво позволяет Автору не подниматься. Тот, благодарный и продолжающий трепетать (что, впрочем, ничуть не удивительно), неловко пытается задобрить Цензора, предлагая ему сладкие булочки. Реакция грозного и непоколебимого военного предсказуема – возмущение. Но буквально сразу же, увидев расстройство и растерянность Автора, с чувством вину в голосе пытающегося забрать булочки, Цензор впервые показывает свое человеческое лицо: заставляет оставить пакет, а затем и вовсе непонятно с чего начинает делиться с собеседником тем, что дома у него, оказывается, живет раненый ворон. В интонациях сурового Цензора появляется неподдельная теплота. И вот сейчас, когда и зрители, и Автор готовы поверить в то, что Цензор вовсе не так страшен, как показалось с первого взгляда, этот человек вновь меняется и возвращается к беседе о культурной ситуации, возникшей в Японии времен Второй мировой войны.
     Начинается первая беседа о пьесе Автора. Он написал комедию «Ромео и Джульетта» - грубое переложение шекспировского сюжета, изобилующее несмешными шутками и глупыми сценами. Как же воспринимает пьесу Цензор, который, как выяснилось, ни разу не был в театре? Он заставляет Автора прийти на следующий день и принести ему совсем другую вещь, правда, тоже на шекспировский сюжет – «Гамлета»: «Сейчас не время разыгрывать любовные истории. Возмездие. Месть. Готовность отдать свою жизнь за кого-то другого. Вот сегодня генеральная линия». Озадаченный Автор удаляется, чтобы вернуться на следующий день и получить свою пьесу назад с другим, казалось бы, невыполнимым требованием – вставить в нее фразу «Боже, храни императора!»
     Поединок между Автором и Цензором продолжается. Однако прямо на наших глазах эти люди становятся все ближе друг другу: Автор приносит Цензору скворечник для его ворона, а затем, после того, как ворон улетает – зябликов; что касается Цензора, то он замечает синяк на лице Автора и выражает тому свое искреннее сочувствие. Впрочем, никакие теплые чувства не позволят Цензору так просто уступить Автору и предоставить ему право на постановку. Он требует убрать из текста пьесы все романтические сцены с поцелуями. Вот тут-то и начинается самое смешное.
     Измотанный и уставший Автор снова появляется у Цензора. Целую ночь он придумывал «трюки», которые позволили бы ему исполнить требование Цензора. Теперь во всякий момент, когда Гамлет и Джульетта готовы поцеловаться, кто-то отвлекает их. Но даже это не устраивает строгого служителя военных законов. Выясняется, что в комитете полиции работает некий Оогавара, которому неожиданно захотелось, чтобы в пьесе появилась «хорошая сочная роль полицейского». Автор соглашается выполнить и это бредовое требование, но на следующий день, когда роль Стражника одобрил даже начальник департамента, Цензор продолжает колебаться. Именно сейчас его отношения с Автором окончательно изменяются. Он превращается не в холодного Цензора, а в умного, талантливого соавтора. Он предлагает новый ход, который даже не пришел в голову Автору, и тут-то Автор наконец берет инициативу в свои руки. Прямо на месте, в кабинете Цензора, начинается репетиция, отработка сцены появления Стражника, прерывающего страстные объятия Гамлета и Джульетты. Автор исполняет роли сразу обоих влюбленных, Цензору же достается так называемая «пулевая» роль Стражника. И вот теперь-то зрители просто умирают со смеха, глядя на бегающего по сцене и напевающего ямбы Льва Харламова. Сцена репетиции так потрясла зрителей, что на протяжении антракта многие из них цитировали простые, легко запоминающиеся слова.
     Антракт прервал действие в тот самый момент, когда оно, казалось бы, должно закончиться. Но не тут то было. Закончись спектакль на веселой ноте бесшабашной репетиции, когда вроде бы понятно, что теперь-то пьеса точно будет разрешена, - и он превратился бы в рассуждение только о цензуре, пусть и забавное, и психологически тонкое, но, повторяю, только о цензуре. Автор «Академии смеха» пошел дальше и повел за собой режиссера и актеров.
     После антракта перед нами вновь – кабинет Цензора, но какая разительная перемена произошла! Автор и Цензор вдвоем сидят на столе, Автор изображает Джульетту, а Цензор – отца Лоренцо. Продолжается репетиция. На сей раз уже сам Автор замечает некую шероховатость текста, чувствует несовершенство пьесы – и уже готов отправить ее в мусорную корзину. Кто же останавливает его от этого шага? Конечно, Цензор! Когда мы слушаем его замечания относительно театра, в котором герой впервые побывал, то сразу видим в нем тонкого, яркого человека, умеющего разбираться в искусстве, видеть и чувствовать прекрасное. Он разоблачает глупые трюки, которые совершенно не нравятся зрителю, дает мудрые советы Автору – и даже называет пьесу «нашей». Разрешение получено. Подпись Цензора стоит на обложке пьесы. Значит ли это, что испытание преодолено? Нет!
     Раскрепостившийся, снявший свой строгий пиджак Цензор признается Автору, что намеренно задерживал решение о выдаче разрешения на постановку его пьесы. Оказывается, на самом деле этому строгому человеку было интересно работать с писателем, которого он счел талантливым. Однако на этом признания не заканчиваются. Автор сознается Цензору в том, что выполнять все требования цензуры – это его способ борьбы. Он намеренно исполнял все безумные требования своего оппонента, доводя действие до полнейшего абсурда. Только так автору комедий можно выжить в мире, где нельзя писать о том, о чем хочется. Только так можно существовать в мире, где предосудительно смеяться и развлекаться так, как хочется. Кто сумеет отыскать иной путь?
     Итак, оба героя оказались не теми, кем казались с самого начала. Но мог ли Цензор, так долго и хорошо исполнявший свой долг, позволить Автору продолжать и дальше бороться с существующим порядком вещей избранным способом? Разумеется, нет. И вот Цензор вновь облачается в свой пиджак, а пьеса отправляется в мусорную корзину – с требованием к Автору за ночь написать абсолютно несмешную комедию. Чего ожидал от него, столь по-другому раскрывшегося в последней сцене, Цензор? Может быть, взрыва? Бунта?
     Автор уходит, а Цензор, оставшийся наедине с собой, в истерике, в отчаянии, передвигает тяжелый стол. Крик, вырвавшийся из его груди – это крик боли, крик разрываемой противоречиями души. Кто он? Кто этот человек, который одновременно является мучителем и мучеником? Ответить на сей сложный вопрос зритель должен сам. Что же происходит на следующий день?
     Автор приносит новую пьесу – столь смешную, что, как признался его пока что единственный читатель, он смеялся 74 раза. Он принес пьесу, не исполнив требований Цензора. Впрочем, сейчас ему абсолютно безразличны требования Цензора: дома он обнаружил извещение о призыве в армию. И новости этой ничего не может противопоставить даже Цензор, который, как выяснилось, посылал прошение не забирать Автора на войну. Похоже, именно сейчас этот каменный с первого взгляда человек становится настоящим – когда просит собеседника «не отдавать жизнь за нашу великую родину», а возвращаться, возвращаться и творить.
     Цензор открыл для себя искусство театра, которое теперь навсегда останется с ним. Но и Автор открыл для себя новые горизонты. Он, пожалуй, впервые начал писать по-настоящему. Наконец-то его дарование сможет проявить себя в полную силу. Наконец-то.
     Спектакль целиком основан на символах. С самого начала герои сидят на противоположных концах огромного стола, что показывает, насколько они далеки друг от друга. Но постепенно это расстояние сокращается - и герои пересаживаются ближе друг к другу, словно преодолевая эту пропасть. Стул Цензора с высокой спинкой и стул Автора, низкий, неуклюжий, показывают положение героев в начале спектакля. Лишь долгое время спустя Автору удается "присвоить" стул Цензора. Красные закладки, которые использует Цезор, - одно из немногих ярких пятен во всей постановке. Они разбивают черно-белую гамму, однако не приносят ощущение новшества, а скорее показывают дисгармонию мира, в котором оказались герои.
     Подобных примеров можно привести множество, однако сейчас хочется сказать о главном. Почему так сложно и одновременно легко говорить об этом спектакле? Дело, пожалуй, в том, что говорится в нем не только о Японии, не только о военной цензуре. Нет, это спектакль обо всех нас. О каждом, кто хоть раз в жизни сталкивался с необходимостью бороться за свои взгляды, свои идеалы, свое право смеяться. Ибо каждый из нас должен сдать свой экзамен в академии смеха.


ЗОЯ ДЯКИНА.